ВИКТОР ЛЯПИН

ВИКТОР ЛЯПИН

СТИХИ. ПЕРЕВОДЫ С БОЛГАРСКОГО

ВИКТОР ЛЯПИН

Ветра шатают тоненьких прохожих.
Сорвется лист и канет в никуда.
Посажины на цепи пароходы.
От станций не отходят поезда.

И каждый шаг тебе погибель прочит.
И никакая почта не спасет.
...И только вдруг таинственный звоночек
из темноты вселенской принесет.

+++

Медные осины.
Светлая река.
С ночи обессилев,
дремлют облака.

Опадают листья.
На воде лежат.
Сказочно и чисто.
Осень. Снегопад.

+++

Жил старый пес Максим
в квартире много лет.
Мы все ему простим -
и то, что стар и сед,

и что давно он глух,
и с кошками в ладах.
И то, что всем он друг,
а сторож - только так.

В плечо уткнулся сын.
Рубашку промочил.
Жил старый пес Максими.
Сегодня только жил.

+++

не буду лгать и на тебя не буду
молиться, много дней слова тая.
Я прочитал наивных книжен груду
и понял вдруг, что забываю я

тебя. твой образ, право, не исчез, но
стереть его не трудно. так зима,
начавшаяся мокро и помпезно,
вдруг снегом понесла, сама

не ведая. И поутру так ломок
и нежен наст, и пахнет молоком.
Любою из мелькнувших незнакомок
я заменю тебя. И в ком

сочувствие найду? Не тратя много,
смял стрелы купидон, сломал мой лук.
И мне ужасно совестно за бога
и за себя. И по стеклу к

замерзшей крестовине муха
кратчайший ищет путь, как будто там
рай - где тепло, и снега нет, и сухо,
и смерть не ходит по пятам.

+++

Дождь любит сказки про Верлена.
От них бедняга без ума.
И капли светлые, и пена,
парижские бульвары, тьма.

В кафе дешевом он лопочет
бессмысленную вязь имен.
Вина возьмет. Чего он хочет,
наверно. сам не знает он.

Бежавший из людского плена,
на крышах мокрых спит, ворча,
и шепчет сказки про Верлена
всю ночь, до первого луча.

+++

Одиннадцатую элегию
люблю. Одиннадцатую
элегию, печаль свою.
Страничкой, напоенной негою

и пемзой вычищенною,
любуюсь я с мольбой нескромною,
и вновь кладу в шкатулку темную,
вновь из шкатулки достаю.

+++

В ларьках рублевые фиалки.
На остановке так темно.
И просят денег на вино,
а денег всех остатки жалки.

Я принесу тебе цветы.
Их надо просто в воду кинуть.
Они в зеленые листы
обернуты, чтоб не простынуть.

+++

КАФЕ "СТЕКЛЯШКА"

Дешевый ужин. Выбивает пар
из двери. И уборщицы с посудой,
подвыпившие, девочке разутой
лодыжки согревают. Занят бар

бутылками с портвейном, коньяком,
дешевым сыром, хлебом. шоколадом.
И барменша, невыразимым взглядом
соотносима с богом, под хмельком

вливает хмель в подставленный стакан,
как кровь для излеченья от порока.
Изображеньям греческого рока
подобен, по подносу таракан

бежит. Старик в углу напился. Дал
напиться и случайному соседу.
Мороз. Метель. И сбился гость со следу.
и помутнел потресканный кристалл.

Пантера. волк. сова. Нет, не сова.
Образованье тщетное. Да ладно!
Машина милицейская надсадно
ревет, буксуя. Девочка, едва

дыша от холода, от дома к дому
бредет, не замечая, что за ней
в сиянье безнадежном все быстрей
бежит пантера по двору пустому.

Впечатывая лапы в след ступней.

+++

Год ждал прохожего - который сливы
почувствовал щемящий аромат
и с гор увидел. как они красивы.

И подошел в дорожной шляпе рваной.
И было чувствам первым их охраной
что лепестками выбелен весь сад.

+++

ВАРВАРЫ

Я слышу их языческие клики.
Их статуи разбросаны во мгле.
Испуганны. страшны и теминолики,
бредут они по каменной земле.

Татары, скифы, сумрачные гунны -
спешат из бездны в бездну. в никуда,
сметая. необузданны и юны,
как щепки, золотые города.

И много их еще во сне глубоком,
вдыхающих дурманы тяжело.
И смотрит Время лошадиным оком.
И листопады хлещут о стекло.

+++

Не греет кровь некрепкое вино.
Пора муссонов. Легкая пирога.
Дождя неровный плеск, и одиноко
свой синий свет таящее окно.

Троллейбус остановится, и в нем,
посеребренном каплями тумана,
я поплыву с улыбкой наркомана,
любуясь мелким бисерным огнем.

+++

моя печаль печальна, как у всех.
из скорлупы расколотой орех
взят. лакомство не слаще ожиданья.
казалось. все окончатся роптанья.
и переменится унылый водолей.
...но осень будет лишь дождливее да злей.

+++

уста для роз и баловства,
живот упругий, и канва
волос распущенных. Две чашки
неподогретого вина.
И незамысловатость пряжки,
которой ткань закреплена.

+++

губы шепчут еле слышно
неотпущенную ересь,
от которой горе вышло,
щеки краскою зарделись.

исповедь стыдна впервые,
и старанье плакать тщетно.
но слова полуживые
вылетают незаметно.

и кощунственного слова
жар спокойно ангел принял.
шепот... вздохо... шепот снова...
и подсвечники из линий.

+++

КОМНАТА ТОЛСТОГО В БОРОДИНО

в неведом и брошенном году
душа и тело слову поклонились.
Размытые предметы изменились
и в комнате предстали, как в бреду.

Вкруг комната ходила ходуном,
открытая мольбе и крику мысли.
И из углов ее в молчанье вышли
и князь и граф ва обличии ином.

И вид их был таинственен и глух.
Их спор тянулся, тягостно тянулся.
Они кричали, воздух пел и гнулся,
но в комнате не раздавался звук.

Вопрос судеб и тайну бытия
(их мучали и прочие предметы,
но указуют многие приметы:
основу спора верно видел я)

немые, разрешить они сочли
возможным, и казалось - разрешили,
и в мире том, в котором порознь жили,
к одной черте (надолго ли?) сошли.

Их тайнапя и явственная связь,
их спутанные бегом века роли
нам истины не открывали, кроме
того, что принимали мы за явь.

Все более и более они
друг в друге возмущенье вызывали,
для помощи кого-то вызывали
из тех, что прежде прятались в тени.

И комната рыдала и текла,
знакомцами кишела и горела,
а в ней то становились на колена,
то в речке мыли белые тела,

то плакали и пели, или вдруг
молчание и осень постигали,
усталых кобылиц не так стегали,
и мучали не так их потный круп.

И всем и всеми не руководил
художник, но лишь плаказ вместе с ними,
писал их мысли строчками простыми
и между них в молчании ходил...

+++

В простоте отношений есть боль,
откровенности жадный избыток.
Разом выбравши самую соль -
пьем горчащий и терпкий напиток.

И во тьме начинаю искать
твоя имя, смкользящее мимо.
Незнакомые губы ласкать,
как любимые, неутолимо.

Быть с тоской. И не слышать тоски.
Отдавать свои царства без боя.
И потом лишь понять - как близки
или как далеки мы с тобою.

***

Пора! Уже сохнут рябинные кисти,
и нам опостылела эта игра.
Мы слушаем чутко, как сыплются листья,
как листья бормочут: - Пора.

Кому-то приснится еще эта осень,
старьевщики в створе двора.
Ненужное очень, вчерашнее очень,
забытое очень: - Пора.

Глазницы твои христофоровы страшны.
Напето ль в пургу, пришатали ль ветра,
но я повторяю мотивчик пустяшный,
крик канувших листьев: - Пора...

***

Вечер полон, моя фея,
небылицами Перро,
да печалью Апулея,
в книжку спрятанной хитро.

Не ходи таким котенком,
стань к окну, там ливень льет,
и горит во мраке тонком,
как свеча в руке ребенка,
отражение твое.

***

Поздно! Допущена осень в леса.
Света все уже блестит полоса.
Тьма одевает больные поля,
нас на прохожих и нищих деля.

Поздно любить, уже поздно любить.
Старых долгов не копить, не копить.
Время расплаты над нами взошло,
часу весов перевесило зло.

Поздно. Но мглу режут чьи-то глаза.
Поздно. Но кто-то приходит в леса.
Тихо в ладони себе говорит,
свечка в руке ее тонокой горит.

Так и божественна и горяча -
девочка плачет, мерцает свеча.

***

...я болен, я болен тобою,
как берег следами прибоя,
как осень пустыми лесами,
я болен твоими глазами.

твоею улыбкою болен,
как снегом продрогшее поле,
как золотом вечные моты,
как звуком помешанный моцарт,

печальною песней гобоя,
прощаясь, я болен тобою...

***

Однажды я с ума сойду игрою -
чужим ключом чужую дверь открою.

"Я не ждала". Но ей я не отвечу,
лишь лягут руки на чужие плечи.

И ветки по стеклу ударят грубо,
когда к губам прижму чужие губы.

...Так годы пролетят. Но сквозь заботы
мегня настигнет вдруг: - Послушай, кто ты?

***

Я тебя забыл, забуду,
забываю, сбыть хочу.
Твое имя, как простуду,
коньяком в ночи лечу.
Все, забыл, за... Вновь щепчу.

Я теряю, рву, сжигаю
письмо, ложь прощальных слов.
От тебя навек сбегаю,
от себя навек сбегаю,
чтоб, как раб, вернуться вновь.

Я тебя не знал, не знаю,
не узнаю, не пойму.
Как мальчишка из трамвая
прыгаю в ночную тьму,
в гибель, в снега кутерьму.

Этот дом и город этот.
Этот снег и арка та.
И опять под кругом света
у окна сидит Джульетта:
начинай, мол, петь куплеты,
мальчик, с чистого листа...

+++

ЧЕТЫРЕ ПЕРЕВОДА С БОЛГАРСКОГО

ПЕНЬО ПЕНЕВ "НЕДЕЛЯ ПЕЧАЛИ"

Здравствуй, чаша! Опять мы одни.
Больше крови вино твое мило.
Ты, вино, словно солнце шуми -
скорбный образ мой ты отразило...

Нет здесь ласковых черных очей.
Пуст твой столик, что с самого края.
Не тужи, мое сердце... Ничей
пульс не бьется, как твой - замирая.

Ты, "Неделя печали", рыдай!..
Вечер вороном глянет нам в двери.
Что начну, все забвенью предай -
не зову, не молю и не верю.

Далеко пропаду - не за грех! -
словно песни, приятель мой, эти.
И останется - дикий орех
от двоих нас на всем белом свете.

Нету истины!.. Нету и лжи!..
Небо давит мне сердце, как лихо.
Хочешь, радуйся. Хочешь, тужи.
Одиноко... Студено... И тихо...

ХРИСТО ЯСЕНОВ "ПАН"

Храню в себе детские, нежные ласки
и звучного спектра живую дугу;
волшебные, чистые, светлые краски,
и тихую радость, и злую тугу.

Горю в океане лазурью искристой,
бескрайне далек и безмерно глубок.
И переполняет мелодией чистой
дыханье поющий, ласкающий бог.

И в вечном просторе потерянный где-то,
я вею прохладой и жаром лучей -
затем, что живет во мне тайна рассвета
и солнце струится из влажных очей.

ЧЕРВЕНКО КРУМОВ "АКВАРЕЛИ"

Два дня лило потопно.
На третий - какой-то старик возник из листопада
с авоськой хлеба и кроткой тросточкой, подобно
спиритической тени в сетке осеннего сада.
Квартал его не заметил. Старик одиноко
потонул в своей тихой панельной квартире -
там, где всю ночь слышно постукивание водостока,
и душа не разбирает языка вещей в этом мире.

Осень. Музыку все затаило.
Но не разгадать напев ее бессловный.
Продавцы каштанов уныло
проклинают залитые дождем жаровни.

ХРИСТО ФОТЕВ "СПАСАТЕЛЬ"

Клянусь, мой дактиль, это страшно было -
у скал прибрежных, в пенистый прибой,
спасателя бушующая сила
топила в своей бездне голубой.

Он - крепких мускул музыка - рожденный
под знаком Льва - он, вопреки всему,
тонул, случайно в море унесенный.
И сами мы не верили ему.

Но он тонул - в волнах полупечальных,
под шепот пены и прибоя гул.
Спасатель - пред толпой потенциальных
утопленников... Ах, как он тонул!

Красиво! Не показывая муки!
В единый миг прибой его унес.
Лишь море, разревевшейся от скуки
девицей, исходило в брызгах слез.

Исчез. Глядели все, как сотрясает
Скалу набег волны. На лицах мел.
...Мы верили тому, что он спасает.
А он, спасатель, плавать не умел.