ПРОЩАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ или ДВЕ ПРАВДЫ НИКОЛАЯ ГОГОЛЯ Часть 3

КОМПОЗИЦИЯ ПО ПРОИЗВЕДЕНИЯМ И ПИСЬМАМ Н.В.ГОГОЛЯ

РАССКАЗЧИК ИЗ "МИРГОРОДА". Прекрасный человек Иван Иванович! А какой богомольный человек Иван Иванович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идет в церковь. Взошедши в нее, Иван Иванович, раскланявшись на все стороны, обыкновенно помещается на крылосе и очень хорошо подтягивает басом. Когда же окончится служба, Иван Иванович никак не утерпит, чтобы не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта.
- Здорого, небого! - обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. - Откуда ты, бедная?
- Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети.
- Бедная головушка, чего же ты пришла сюда?
- А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб.
- Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? - обыкновенно спрашивал Иван Иванович.
- Как не хотеть! голодна, как собака.
- Гм! - отвечал обыкновенно Иван Иванович. - Так тебе, может, и мяса хочется?
- Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна.
- Гм! разве мясо лучше хлеба?
- Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо.
При этом старуха обыкновенно протягивала руку.
- Ну, ступай же с богом, - говорил Иван Иванович. - Чего же ты стоишь? ведь я тебя не бью! - и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращался домой, или заходил выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему.
...Скучно на этом свете, господа!

Рассказчик из "Миргорода" исчезает.

ГОГОЛЬ. Черствей и черствей становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в твоем мире! Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник празднуется и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. "Хуже мы всех прочих" - вот что мы должны всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит... Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней. Если предстанет нам всем какое-либо дело, решительно невозможно ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды - все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия - один человек. Знаю я твердо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: "У нас прежде, чем на всякой другой земле, воспразднуется светлое воскресенье Христово!".
"Мертвые души" не потому так испугали Россию и произвели такой шум внутри ее, чтобы они раскрыли какие-нибудь ее раны или внутренние болезни, и не потому также, что представили потрясающие картины торжествующего зла и страждущей невинности. Ничуть не бывало. Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе испугала читателей. Русского человека испугала его ничтожность более, чем все его пороки и недостатки. Это ничтожные люди, однако ж, ничуть не портреты с ничтожных людей; напротив, в них собраны черты от тех, которые считают себя лучшими других. Тут, кроме моих собственных, есть даже черты многих моих приятелей, есть и ваши.
Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков и не то, что им приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была вдруг, к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах, если бы богу угодно было продлить жизнь мою и благословить будущий труд. Это тайна, и ключ от нее покамест в душе у одного только автора.
В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасению. Всяк должен подумать сейчас о себе, именно о своем собственном спасении. Но настал другой род спасения. Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей должности и службы должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя на кормщика небесного. Кто даже и не в службе, тот должен теперь же вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий хватается за доску, без чего не спастись никому. Служить же теперь должен из нас всяк не так, как бы служил в прежней России, но в другом небесном государстве, главой которого уже сам Христос, а потому и все свои отношения ко власти ли, высшей над нами, к тем ли, которые нас ниже и находятся под нами, должны мы выполнить так, как повелел Христос, а не кто другой. И уж нечего теперь глядеть на какие-нибудь щелчки, которые стали бы наноситься от кого бы то ни было нашему честолюбию или самолюбию, - нужно помнить только то, что ради Христа взята должность, а потому должна быть и выполнена так, как повелел Христос, а не кто другой. Только одним этим средством и может всяк из нас теперь спастись. И плохо будет тому, кто об этом не помыслит теперь же. Помутится ум его, омрачатся мысли, и не найдет он угла, куда сокрыться от своих страхов. Вспомните Египетские тьмы, которые с такой силой передал царь Соломон, когда господь, желая наказать одних, наслал на них неведомые, непонятные страхи. Слепая ночь обняла их вдруг средь бела дня; со всех сторон уставились на них ужасающие образы; дряхлые страшилища с печальными лицами стали неотразимо в глазах их; без железных цепей сковала их всех боязнь и лишила всего, все чувства, все побуждения, все силы в них погибнули, кроме одного страха. И произошло это только в тех, которых наказал господь. Другие в то же время не видели никаких ужасов; для них был день и свет.
Смотрите же, чтобы не случилось с вами чего-нибудь подобного. Лучше молитесь и просите бога о том, чтобы вразумил вас, как быть вам на собственном месте и на нем исполнять все, сообразно с законом Христа. Дело идет теперь не на шутку. Прежде чем приходить в смущение от окружающих беспорядков, недурно взглянуть всякому из нас в свою собственную душу. Бог весть, что может быть в душе нашей.
Еще пройдет десяток лет, и вы увидите, что Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках.

Гоголь оглядывается и испуганно отшатывается. Перед ним стоит капитан Копейкин.

КОПЕЙКИН. Но я не могу ждать! Ваше высокопревосходительство, я не могу ждать. Капитан Копейкин, судырь мой. Да, да, да. Не кто другой, как капитан Копейкин.
...После кампании двенадцатого года, сударь ты мой, был я прислан вместе с ранеными. Под Лейпцигом оторвало руку и ногу. Ну, тогда еще не сделано было насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений. Инвалидный капитал был уже заведен, можете себе представить, в некотором роде гораздо после. Вижу: нужно работать бы, только рука-то у меня, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу; отец говорит: "Мне нечем тебя кормить, сам едва достаю хлеб". Решил отправиться, сударь мой, в Петербург, чтобы просить государя, не будет ли какой монаршей милости: что вот-де так и так, в некотором роде, так сказать, жизнию жертвовал, проливал кровь...
Как-то с фурами казенными дотащился до Петербурга. Ну, можете себе представить: я, капитан Копейкин, и очутился вдруг в столице, которой подобной, так сказать, нет в мире! Вдруг передо мной свет, так сказать, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада. Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский проспект, или там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми! или там эдакая какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть, прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно! Понатолкался было нанять квартиры, только все это кусается страшно: гардины, шторы, чертовство такое, понимаете, ковры - Персия целиком; ногой, так сказать, попираешь капиталы. Ну просто, то есть, идешь по улице, а уж нос твой так и слышит, как пахнет тысячами; а у меня весь ассигнационный банк, понимаете, состоит их каких-нибудь десяти синюх. Ну, как-то там приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой говядины. Вижу: заживаться нечего. Расспросил, куда обратиться. Говорят, есть, в некотором роде, высшая комиссия, правленье, понимаете. эдакое, и начальником генерал-аншеф такой-то. А государя в то время не было еще в столице; войска, можете себе представить, еще не возвращались из Парижа, все было за границей. Вставши поранее, поскреб левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику - это составит, в некотором роде, счет, натащил на себя мундиришку и на деревяшке своей, можете вообразить, отправился к самому начальнику, к вельможе. Расспросил квартиру. "Вон", - говорят, указав на дом на Дворцовой набережной. Избенка, понимаете, мужичья: стеклушки на окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала, так что вазы и все, что там ни есть в комнатах, кажутся как бы внаруже, - мог бы, в некотором роде, достать с улицы рукой; драгоценные мраморы на стенах, металлические галантереи, какая-нибудь ручка у дверей, так что нужно, знаете, забежать наперед в мелочную лавочку, да купить на грош мыла, да прежде часа два тереть им руки, да потом уже решиться ухватиться за нее, - словом: лаки на всем такие - в некотором роде ума помрачение. Один швейцар уже смотрит генералиссимусом: вызолоченная булава, графская физиогномия, как откормленный жирный мопс какой-нибудь; батистовые воротнички, канальство!.. Втащился я кое-как со своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку себе, чтобы не толкнуть локтем какую-нибудь Америку или Индию - раззолоченную фарфоровую вазу эдакую. Разумеется, настоялся там вдоволь, потому что пришел еще в такое время, когда генерал, в некотором роде, едва поднялся с постели, и камердинер, может быть, поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных, понимаете, умываний эдаких. Жду часа четыре, как вот входит наконец адъютант или там другой дежурный чиновник. "Генерал, говорит, сейчас выйдет в приемную". А в приемной уж народу - как бобов на тарелке. Все это не то, что наш брат холоп, все четвертого или пятого класса, полковники, а кое-где и толстый макарон блестит на эполете - генералитет, словом, такой. Вдруг в комнате пронеслась чуть заметная суета, как эфир какой-нибудь тонкий. Раздалось там и там: "шу, шу", и наконец тишина настала страшная. Вельможа входит. Ну... можете представить себе: государственный человек! В лице, так сказать... ну, сообразно со званием, понимаете... с высоким чином... такое и выражение, понимаете. Все, что ни было в передней, разумеется, в ту же минуту в струнку, ожидает, дрожит, ждет решения, в некотором роде, судьбы. Министр, или вельможа. подходит к одному, к другому.: "Зачем вы? зачем вы? что вам угодно? какое ваше дело?". Наконец, сударь мой, ко мне. Я, собравшись с духом: "Так и так, ваше высокопревосходительство: кровь проливал, лишился, в некотором роде, руки и ноги, работать не могу, осмеливаюсь просить монаршей милости". Министр видит: человек на деревяшке и правый рукав у меня пристегнут к мундиру:
"Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях". Выхожу чуть не в восторге: одно то, что удостоился аудиенции, так сказать, с первостатейным вельможею; а другое то, что вот теперь наконец решится, в некотором роде, насчет пенсиона. В духе, понимаете, таком, подпрыгиваю по тротуару.

ПРОДОЛЖЕНИЕ